Март 1945 года. Москва.
«Эмка» остановилась у давно известного Таврину и Шиловой дома. Их снова привезли на конспиративную квартиру, откуда они и вели свою радиоигру с немцами. Таврин, Шилова и сопровождавший их оперативник поднялись на второй этаж, открыли дверь. Сняли пальто в прихожей и сразу прошли в комнату, где стоял радиопередатчик. Оперативник посмотрел на часы.
– У вас ровно десять минут, чтобы настроить передатчик и подготовиться.
Шилова кивнула и молча подошла к передатчику, надела наушники, начала настраиваться на нужную волну. Таврин сел рядом и стал помогать.
Оперативник снова посмотрел на часы.
– Пора!
Таврин положил себе на колено листок бумаги, тронул Шилову за плечо.
– Передавай, Лида. «Центру от триста пятидесятого. Работаю по плану. Быстрее не получается. Охрана Кремля усилена. Познакомился с женщиной-врачом. Имеет знакомства в кремлевской больнице. Обрабатываю».
Таврин не так часто выходил на связь с Центром. Но это-то как раз не вызывало никаких подозрений, ибо еще перед началом операции «Возмездие» такая периодичность была специально оговорена из-за сложности предстоящего задания. Потому правдоподобной выглядела и просьба Таврина прислать замену батарей питания к рации и о невозможности достать их в Москве. Это можно было сделать только с помощью разведцентра. В ответ немцы благодарили агентов за службу и предлагали объединиться с другой группой, находившейся в советском тылу. Естественно, эту группу вскоре обезвредили…
Тот же день. Берлин.
Эрих Хенгельхаупт входит в кабинет Шелленберга. Тот сидит за столом уже прилично пьяный. На столе стоит одна пустая и еще одна начатая бутылка французского коньяка и порезанная на мелкие кусочки колбаса-салями. Увидев такую картину, Хенгельхаупт в недоумении останавливается, собираясь уйти, но его замечает Шелленберг.
– А, Эрих! Проходите. Вы пришли составить мне компанию?
– Нет, бригаденфюрер! – поморщился Хенгельхаупт. – Я пришел сообщить вам, что получена новая шифровка от Таврина.
– Вы серьезно, Хенгельхаупт? – Шелленберг отмахивается рукой. – Кому это сейчас интересно? Вы что, не знаете, что вчера расстреляли адмирала Канариса?
– Я слышал об этом.
– И я не уверен, что завтра не придут за мной, а послезавтра за вами, Хенгельхаупт, – Шелленберг засмеялся.
Хенгельхаупта сначала покоробило от этих слов, затем он неодобрительно покачал головой.
– Вы пьяны, бригаденфюрер, и несете всякую ахинею.
– Да, я выпил! – перестал смеяться Шелленберг. – Все летит в тартарары! Третья империя перед крахом! Фюрер сошел с ума, а вы ко мне с какими-то шифрограммами.
– Бригаденфюрер! Будем считать, что я к вам не заходил и ничего не слышал. А то как бы нам с вами за такие беседы не угодить в лапы к нашему другу Мюллеру.
– Мюллер – говно и трус! И мне кажется, работает на русских. А впрочем, вы правы, мой друг. Я слишком много перебрал и слишком много болтаю.
Шелленберг наполнил бокал коньяком и выпил залпом, затем взял рукой кружок салями и положил на язык, смакуя. Хенгельхаупт постоял еще несколько секунд и вышел.
Он вернулся в разведцентр к передатчику и велел радисту сообщить Таврину о том, что фюрер благодарит его за службу, а также то, что в ближайшее время на Таврина выйдет агент абвера и снабдит их свежими батареями.
Хенгельхаупт был из тех немецких педантов, которые не прекратят свою работу даже в том случае, если им сообщат, что через минуту весь мир полетит в тартарары.
Наступил апрель 1945 года. Весна брала свое даже в холодной России. К тому же чувствовалось близкое дыхание победы. Советская армия была на подступах к Берлину.
Полковник Барышников тоже четко знал свое дело. Победа его касалась ровно настолько, насколько она касалась всех прочих людей, уставших от тягот войны. Задачи вести радиоигры с немцами ему никто не отменял, но в последнее время он все меньше видел в них смысла. Измученный подобными мыслями, он и пришел к Абакумову.
– Что у тебя, Володя?
– Я о Таврине и Шиловой, Виктор Семенович.
– Я слушаю.
– Они регулярно выходят в эфир, но в последний месяц обратная связь была только одна.
– Немудрено! Бои идут уже на ближних подступах к Берлину, и немцам не до своих агентов. Свои бы задницы спасти.
– А нам-то что с ними делать?
– Пусть пока выходят на связь, – после небольшой паузы ответил Абакумов. – Они еще нам пригодятся для вычисления заброшенных к нам в тыл немецких агентов. К тому же, возможно, после победы на конспиративную квартиру Таврина и Шиловой может выйти кто-либо из оставшихся в живых бывших сотрудников немецкой разведки. Но наблюдение усилить… А еще лучше, перевести их в тюрьму.
– Есть, товарищ генерал. Разрешите идти?
– Если у вас все, идите.
Последнее сообщение Таврина ушло в центр, датированное 9 апреля 1945 года. Оно, уже вполне естественно, осталось без ответа: до великой Победы оставался ровно месяц.
После окончания операции всех ее участников представили к правительственным наградам, а Григоренко отныне считался настоящим асом радиоигр. Сам Григорий Федорович рассматривал эту операцию как пример противостояния двух интеллектов двух сильнейших спецслужб, советской и германской, где первая продемонстрировала свое полное превосходство. Всего контрразведчик провел 183 радиоигры.
Дальнейшая судьба Петра Ивановича Шило (он же Таврин) и Лидии Яковлевны Адамичевой (она же Бобрик, она же Шилова) такова: они в течение семи лет участвовали в радиоигре с Западом. Принесли много пользы смершевцам. Так, благодаря Таврину на территории Советского Союза были раскрыты многочисленные группы диверсантов. Все время ждали крупных гостей из Германии, но так и не дождались. В 1948 году дело сдали в архив. Таврин понял, что вскоре в «архив» сдадут и их. Он написал покаянное письмо, в котором осознавал полностью свою вину перед родиной, но просил учесть, что в последние годы он и его жена принесли и еще могут принести немало пользы Советскому Союзу. В самом конце письма он просил о снисхождении.